Жизнь ни за что. Книга вторая - Алексей Сухих

– Митридат13 был отважный воин с характером. Ему не грозила смерть, если бы он сдался на милость победителей. Но он предпочёл смерть и убил себя сам. И навсегда вошёл в историю, как герой. Не сделай он этого и едва ли бы мы, спустя два тысячелетия, вспоминали о нём. – Симпатичная молодая керчанка звонким голосом рассказывала группе курортников, любителей истории, к которым на центральной площади присоединились горьковчане, не знавшие как выветриться. – А ведь Митридат был молод. Ему было всего тридцать один год.

– Васильевич, а ты ровесник Митридату, – сказал Емельяныч. – И тоже в историю входишь. Без пяти минут лауреат премии Ленинского комсомола. С тебя причитается. Особенно Максу. Правда, Макс.

– Отстали бы вы от меня с этой премией. Лучше бы любовались красивой девушкой. Вся светится под солнцем и голос такой звонкий. Познакомиться бы с ней неплохо.

– Вот сексуальный маньяк, – засмеялся Емельяныч. —Жена есть, любовница уже родила, а он за керчанкой приударить желает. Правильно мы его из списка изъяли.

– А девушка действительно хороша, – вздохнул кап.2. Он зачем-то одел мундир и потел.

– Всё. Пора в пивную, – подвёл итог Суматохин. – Раз разговоры повернули на баб, отвлечь народ можно только пивом с креветками. Народ вниз пошёл, к автобусу. Отставать не следует.

В пивной на набережной они приняли по две кружки и пощёлкали креветками.

– Работы кончились. Завтра автобус с аппаратурой и механиками домой отправим. И нам пора подумать об отъезде, – сказал Емельяныч, раздирая толстый хвост крупной креветки.

– Рано ещё. Денька три на пляже покувыркаемся и поедем.

– Я не предлагаю лететь немедленно, – сказал Емельяныч. – Предлагаю сейчас сгонять в аэропорт, узнать расписание, а может и билеты прикупить. А вот и такси остановилось. Емельянович легко снялся с места и через мгновение махал рукой остальным, – всё путём, поехали.

Такси остановилось в стороне от входа в аэровокзал, но перед выпендрёжной кафешкой, откуда лилась тихая музыка, и веяло прохладой. Макс, вышедший первым, нырнул в кафе и торжественно шёл к остальным.

– Там сурожский портвейн стаканами и бутылками. Сколько можно спирт глотать. Вчерашнее дело надо облагородить.

Скольким количеством портвейна они себя облагораживали, никто не помнил. Никакого расписания они не посмотрели и билеты не заказали. В часть их привёз Макс, оказавшийся твёрже остальных. Не забыл прихватить он и «Сурожского». И уже заполночь проснулся и прихлёбывал из бутылки, откинувшись на спинку кровати. Близился рассвет, быстрый на юге, как и вечер. Засопел и зашевелился Емельяныч, открывая глаза и удивлённо оглядывая комнату.

– И давно мы дома? – спросил он.

Макса понесло.

– А как из Иванова (первое, что пришло ему в голову) прилетели, так сразу в часть, домой.

– Какое ещё Иваново?

– А ты что, не помнишь. Сам настоял: «Летим в Иваново и всё». «Зачем в Иваново?» «Надо!». Вот втроём и полетели. Моряк отказался. А ты погулял в аэропорту Иванова, подумал и сказал: «Летим обратно. Ошибся». Хорошо, что рейс обратно сразу шёл. Сели в самолёт и обратно в Керчь.

Георгий Емельянович задумался. Приподнялся Суматохин, молчавший во время разговора. Макс подмигнул ему и приложил к губам палец: «Молчи!»

– Дай-ка бутылку, – попросил Емельянович. Отпил большой глоток и засмеялся.

– А в Иваново-то зачем? Никогда там не был и дела никакого не имел.

– Наверное, потому, что Иваново город невест, а Керчь город моряков. Моряки поднадоели. И потянуло к невестам, – очень серьёзным рассудительным тоном сказал Суматохин.

Емельяныч отпил вина и снова рассмеялся.

– Ну и ладно. Все дома, все целы. Ни перед кем оправдываться не надо. Да и у нас полная победа. Леониду Ивановичу в Москву надо с утра телеграмму дать, порадовать.

Ребята так и не сказали ему, что был импровизированный розыгрыш. И никакие самолёты из Керчи в Иваново не летали. Но Емельянович не раз ещё хмыкал и предупреждал при случае своих сотрудников, чтобы в «Иваново» не летали.

V

В таких командировках, какая была у Сугробина, можно любому человеку было жить по-разному. И жили по-разному. В пиковые моменты на заводе собиралось до восьми человек разработчиков одновременно для решения вопросов своей узкой специализации в комплексе. Было шумно. Три гостевые комнаты при ЖЭКе гудели от перенапряжения. Напряжения на работе хватало. Приходили поздно, жарили московское дешёвое мясо и заедали им «наркомовские» граммы. спирта. По утрам в выходные долго спали и медленно жили. Любители – картёжники расписывали пульку и сидели целыми выходными днями в сигаретном дыму под лёгким кайфом. В соседнем гастрономе продавался шестидесятиградусный пуэрто – риканский ром. Напиток крепкий, очень приятный на вкус и по цене водки. Макс, чтобы не напивались, установил правило, чтобы наливали по ниточке тем, кто объявит «восьмерную» игру и выше. Сугробин вернулся из театра в один из воскресных вечеров и застал громкий хохот игроков и болельщиков. Коля Мартынов, инженер из лаборатории СВК14, держал карты рубашками к себе и заказывал «восьмерную».

Сотрудники. прибывали и убывали. Леонид был практически постоянно. Полушутливые предположения Суматохина о том, что он найдёт москвичку и останется в Москве, были безосновательны. Он не ставил себе такой задачи, потому что внутри его жила ростовчанка. Но «Ростов на Дону. До востребования» и телефон завкафедрой были единственными ниточками, связывающей его с миром любви и страстей. Ниточки были тонкими. Она уже два года училась в аспирантуре в Ростовском университете и работала лаборантом на кафедре.

– Быть научным работником для женщины самое то, – сказала она.– Через три – четыре года сделаю кандидатскую и возьму тебя к себе. Не пропадай.

Он не пропал. Но Нина оставалась «девушкой без адреса».

– Как у нас Азовское море? – позвонил Сугробин, оформив отпуск на начало июля. – Я могу поехать к тебе прямо из Москвы.

– Всё хорошо. Я тебе дам телеграмму, когда тебе подъехать, чтобы мы сразу поехали на море.

И подала. « Милый Лёня! Я пропадаю без тебя, но ничего не могу поделать со своими желаниями. Дали на кафедру две туристические путёвки в Югославию. Я так давно хочу побывать за рубежом. Не устояла. Прости. У нас всё впереди».

– Твою мать! – только и сказал Леонид и скомкал в кулаке листок телеграммы.

– Не бери в голову, – сказал ему Сергей Лагутин, которому он пожаловался на судьбу. Сейчас пойдём в профком и дадим тебе путёвку под Москву. Наши профсоюзы созвонятся с вашими профсоюзами, и они договорятся, как компенсировать путёвки. Отдохнёшь, и всё рассосётся.

Сугробин был зол. Здравница была переполнена очаровательными москвичками.

Желание Сугробина быть в Большом театре исполнилось. Он получал билеты на все спектакли, которые хотел увидеть. Ю. П. Любимов в театре на Таганке ставил «Пугачёва» по поэме С. Есенина с Вл. Высоцким. Сугробин отметился и там и увидел «живого» Высоцкого, становившимся неофициальным кумиром всего народа. «Покажите мне этого человека…», -хрипел Высоцкий, вырываясь из удерживающих рук. А императрица игриво касалась пальчиками выпуклостей на мужских рейтузах, проходя мимо строя бравых императорских гвардейцев. «Быть или не быть?», – тем же хриплым голосом допрашивал Высоцкий ошалелую публику, изображая Гамлета таким, каким представлял его Сугробин. Не пропускал Леонид и другие театры и концерты, музеи и стадионы. В кинотеатре «Иллюзион», располагавшимся в сталинской высотке на Москве – реке у впадения Яузы, просмотрел многие иностранные фильмы, не пропущенные в нашу страну. В зале сидел переводчик с микрофоном и переводил синхронно. И даже прокатился с Суматохиным на ««американских» горках, только что появившихся в ЦПКО им. Горького, для чего пришлось отстоять длинную очередь. Центр города в пределах Садового кольца стал хорошо знаком и наглый таксист не мог увезти его в другом направлении от заказанного адреса. С навестившим его Чириковым они выпивали в сквере напротив кинотеатра «Ударник». Ухоженный элитный сквер вдоль рукава Москвы реки, казалось, не допускал вольностей. Но на дорожке у постриженных кустов стоял чисто одетый человек и большим пальцем показывал за скамейку. «Он же нам на стакан показывает» – воскликнул Владимир. На ветке действительно сверкал чистый вымытый стакан. Они разлили и выпили, оставив человеку чуток в бутылке. С Максом Леониду нравилось заезжать в бар при ресторане «Арбат». Там подавали виски «Длинный Джон» и они сидели часок – другой у стойки, повторяя по пятьдесят граммов. С Лагутиным пару раз ездил на дачу с ночёвкой. И познакомился с десятками москвичей, работавшими на заводе, которые все были приветливые, всегда выражавшие желание помочь, искренне вникнуть в заданный вопрос. И огромный город, вызывавший некоторые опасения в провинциале своим величием и «швейцарским»15 презрением, стал понятнее, ближе и теплее.